Начну утаскивать работы, пожалуй. С этим текстом я сорвала джек-пот: сначала когда на инсайде его стиль сравнили со стилем Дяченко
(что было приятно, но неожиданно - я у них целиком читала только трилогию, которая с ВитаНостры начинается, остальное надкусывала, но не распробовала), потом когда его похвалил человек, до этого в пух и прах со мной разосравшийся... в общем, интересная судьба у этого текста
Название: Вторжение
Бета: OriellaКанон: ориджинал
Размер: миди, 5392 слова
Пейринг/Персонажи: люди, монстры
Категория: джен
Жанр: социальная драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Было еще много разных идей, безумных, странных, откровенно страшных: порождения наших сознаний и ночных кошмаров, жертвы генетических экспериментов правительства (разумеется, тщательно скрываемых на протяжении многих лет), инопланетный десант, новая ветвь эволюции… но какая, в сущности, разница? Монстры просто были, и с этим предстояло как-то жить.
Шестилетняя Эрика была первой, кто с ними столкнулся.
Это случилось поздней ночью, когда всем хорошим девочкам полагается спать. Но Эрика не была хорошей девочкой, по крайней мере, так она думала, потому что заснуть у нее никак не получалось, и особенно этому мешал тихий скрип оконной рамы. Она всегда скрипела, когда кто-то поднимал или опускал окно. Отец говорил, что это от того, что дерево рассохлось и уже не ходит так хорошо, как раньше. А мама говорила, что это от того, что у кого-то нет рук, чтобы починить раму. Эрике было обидно за папу, тем более что руки у него всегда были на месте, она проверяла, но с рамой пришлось смириться. И вот сейчас, в темноте, ее скрип звучал особенно противно. Наконец Эрика не стерпела и открыла глаза, поворачиваясь к окну, как раз вовремя, чтобы заметить того, кто его открывал.
— Дядя, — шепотом, чтобы никого не разбудить, позвала она, — кто вы такой?
Дядя не ответил, но навалился всем телом на раму, и она, наконец, не без сопротивления, но открылась, впуская его внутрь. Напоследок что-то хрустнуло, и Эрика с грустью подумала, что папе все же придется ее чинить, а то и вовсе заменить на новую. Она была приличной девочкой, и поэтому подождала немного, позволяя незнакомцу проникнуть в комнату, прежде чем снова спросить.
— Дядя, а почему вы сидите на потолке?
Дядя не отвечал, лишь повернул голову и внимательно уставился на нее, не мигая. Он был похож на сову, потому что Эрика знала, что именно совы умеют так сильно выворачивать шею. Она включила ночник у кровати.
— Дядя, а почему вы такой синий?
Дядя снова ничего не ответил, и Эрика подумала, что ведет себя не очень вежливо по отношению к гостю, а ведь она обещала родителям быть хорошей девочкой.
— Вы, наверное, голодный? Я сейчас чего-нибудь принесу!
С этими словами она тихонько выскользнула из комнаты, стараясь не шуметь. Ночью полагалось спать, а не ходить по дому в поисках еды, поэтому на кухню она кралась тихо-тихо, как мышка. Эрика была вежливой и очень смелой девочкой, в свои шесть лет она вместе со старшим братом пересмотрела почти все фильмы ужасов, которые у них были, поэтому дядя на потолке совершенно ее не пугал. А вот перспектива быть застуканной посреди ночи родителями — вполне.
На кухне Эрика отрезала толстый кусок хлеба и налила стакан молока. Она не знала, что еще предложить дяде ночью, но решила, что это вполне укладывается в рамки приличия.
Вернувшись в комнату, она обнаружила, что дядя переместился с потолка на стену и теперь сидел там, как паук. Пауков Эрика не боялась, поэтому просто протянула ему хлеб, а стакан поставила на прикроватную тумбу.
— Вот.
Дядя быстрым движением выхватил хлеб, раскрыл рот и заглотил его одним куском. Эрике пришлось зажать рот ладошкой, чтобы не взвизгнуть от восторга: так широко рот не смог бы открыть даже ее брат Норман, который хвастался, что может заглотить целый шарик для пинг-понга. Да и к тому же у Нормана не было таких острых треугольных зубов в два ряда.
Дядя свесил руку вниз и пошарил по тумбе, пытаясь ухватить стакан. Эрика не успела его опередить: стакан накренился в одну сторону, потом в другую, а потом и вовсе перевернулся на бок, покатился, разливая молоко, и со звоном упал на пол.
— Эрика? — послышалось из коридора. Мама.
— Эрика, у тебя все в порядке? Почему у тебя горит свет? Эрика?
— Мама, все хорошо! Тут просто дядя на стене сидит, он хотел есть, и я…
— Что еще за дядя? Эрика, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не выдумывала всякие глупости? Ответь мне, чем ты тут…
Мама решительно открыла дверь и замерла на пороге, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. Окончание фразы так и повисло в воздухе. Дядя посмотрел на маму и облизнул лицо от уха до уха длинным узким языком. Мама попятилась назад, медленно оседая на пол. А потом она закричала.
***
В том, что о них стало известно не сразу, трудно кого-то винить. Люди просто боялись. Шутка ли, заявить такое во всеуслышание. «У нас на кухне живет монстр. Да-да, прямо на потолке». И добро пожаловать в лечебницу…
Конечно, вы скажете, что можно было вызвать полицию, чтобы она лично засвидетельствовала наличие монстра в вашей квартире, но вот ведь какое дело, полицию никому вызывать не хотелось. Ни в Токио, ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, ни в Сеуле или Москве. Такие разные в разных уголках мира, перед лицом действительно необъяснимой опасности они были похожи один на другого, и каждый гораздо больше полагался на свои собственные силы, рецепты изгнания нечисти, вычитанные в Интернете, книги по оккультизму и советы бабули, чем на стражей правопорядка. Такой вот парадокс. Поэтому люди просто молчали и делали вид, что все идет прежним чередом. Просыпались, завтракали, стараясь не смотреть на потолок, и шли на работу. Встречались, здоровались, прощались.
— Доброго дня, миссис Андерсон.
— Доброго дня, миссис Бенсон.
— Ужасная погода, миссис Андерсон.
— Полностью с вами согласна, миссис Бенсон. Льет, как из ведра.
— Не согласитесь ли зайти к нам вечером на чашечку чая, миссис Андерсон?
(пожалуйста, скажите нам, что мы не сошли с ума)
— Спасибо за приглашение, миссис Бенсон. Я бы с радостью, но мой муж прихворал, а вы знаете, как это бывает у мужчин, не хочу оставлять его одного.
(мне нужно кормить нашего монстра)
— Что же, возможно, в следующий раз, миссис Андерсон?
— Всенепременно, миссис Бенсон.
— До встречи, миссис Андерсон.
— До встречи, миссис Бенсон.
На самом деле никто не был уверен в том, что монстры в их квартирах нуждаются в еде. Но они ели то, что им дают, — этого было достаточно. Пока монстр ест, он не нападает и относительно безопасен. Это простая и понятная истина. Никто не знает, что будет, если он проголодается (если он способен голодать). Люди не любят неопределенности.
А еще монстры чаще всего выбирали именно кухонный потолок для постоянного места обитания. Это тоже наводило на определенные мысли. Поэтому люди старались не оставлять их без еды, несли кто что: кто фрукты, кто хлеб, кто-то вовсе мясо и рыбу. Монстрам было безразлично, или, по крайней мере, если эмоции у них и были, то тщательно скрываемые от всех.
Еще одна вещь, которую выяснили далеко не все из тех, кто однажды обнаружил на потолке своей квартиры монстра, а лишь те из них, кто обладал достаточной долей смелости или безрассудства (или безрассудства, смелости и, как следствие, полного отсутствия инстинкта самосохранения) заключалась в том, что монстра нельзя убить. Его не берут пули (даже серебряные, конечно, как можно было обойти стороной этот старый дедовский способ), об него ломаются ножи и тупятся мечи. Да-да, один смельчак из Румынии раздобыл-таки где-то настоящий меч, чтобы опробовать его в деле. Говорят, потом ему предстоял долгий разговор с владельцем меча о возмещении ему ущерба, причиненного имуществу. И отрава монстров не брала, и даже еда, начиненная взрывчаткой: если где-то в недрах живота и прозвучал взрыв, этого никто так и не услышал. Но надо сказать, что попытки уничтожения абсолютно никак не повлияли на отношения монстров с людьми, потому что нельзя повлиять на то, чего нет. Монстры равнодушно смотрели на то, как в них стреляют, игнорировали попытки зарезать или отравить себя, словно вовсе не понимали смысла происходящего. Их морды оставались отрешенно-спокойными большую часть времени, и лишь изредка можно было предположить, что они улыбаются, но происходило это всегда так неожиданно, что выяснить, что вызывает такую реакцию, так и не получилось.
А потом было это видео. Какой-то шведский репортер, работавший на частный телевизионный канал, все-таки решился сделать репортаж о монстрах. Было это его частной инициативой или он получил заказ «сверху» — так и осталось загадкой, но как бы то ни было, а репортаж получился отменным. Пользуясь тем, что люди запуганы и согласны на любую помощь, он объехал в общей сложности почти три десятка семей из восьми разных стран. Когда трансляция шведского репортажа появилась на ютубе с бесхитростным названием «Монстры на наших кухнях», она набрала рекордное количество просмотров еще до того, как обзавелась переводом на большинство языков мира.
Подобно тому, как один маленький укол иголкой ведет к большому «Бум!» из воздушного шарика, мир взорвался. Звонки, письма, обсуждения в Сети. Сотни и тысячи блогов, групп, сообществ, форумов. Репортажи на телевидении, на радио, на ютубе. Прямые, закрытые, секретные. Срочные, сенсационные, предупредительные. Репортажи-репортажи-репортажи. Все новости мира отошли на второй план, потому что больше не нужно было молчать. Люди выплескивали свои страхи, щедро делились ими в этом находили успокоение. Стало ясно, что проблема охватила всю планету: монстры нашлись и в Европе, и в Азии, и в Америке. Даже в одном диком племени Африки обнаружился свой монстр, он облюбовал потолок древнего каменного храма в джунглях и в скором времени стал обладателем своего маленького, но чрезвычайно активного культа: ничто так не подкрепляет веру, как возможность потрогать и покормить свое божество.
Люди со всего мира обменивались своими историями, пересылали друг другу фотографии, вели картотеки монстров и находили новых друзей по переписке, сплоченные общей бедой. В масштабах вечности нет разницы, сколько человек боится каждое утро смотреть на потолок, один или десять тысяч. В масштабах одного человечества разница колоссальна.
***
— Слышал, у девчонок из третьего корпуса уже девятый монстр завелся?
Витя нарезал колбасу тонкими неровными ломтями, заранее прикидывая, сколько оставить себе, а сколько от студенческих щедрот отдать этому, который на потолке. Нож в его руке даже не дрогнул.
— Нет, не слышал. Я думал, они уже давно наш корпус перегнали, столько шума от них.
— Шум — это да-а. Но монстров у них меньше, мы как-то с Коляном считать ходили на днях, только восемь нашли, ну и сегодня вот с утра девятый приполз, но хиленький какой-то, говорят, меньше остальных.
— Может, детеныш?
— Кто их разберет, может, и детеныш, а может, вообще самка. Мне хлеб нарезать?
— Нарежь, если он не пропал. Значит, говоришь, девять монстров у них? Долго догонять будут.
— Еще бы, против наших двенадцати.
— Четырнадцати.
— Шутишь?! Когда успели?
— Ну вот на выходных, пока ты к родителям мотался, и успели.
— И у кого?
— На пятом этаже прямо на общей кухне, прикинь.
— Нифига. Слушай, а это же удобно, можно всем вместе скидываться на жрачку, а не как мы — из своих.
— Ну. Все уже оценили. Думаю вот, как бы нашего потолочника тоже в общую кухню выгнать.
— Да, задачка со звездочкой. Слушай, а второй? Ты сказал, их четырнадцать стало.
— Семьсот восьмую комнату знаешь?
— Не-а.
— Ну очкарик такой, худой, с третьего курса. Вечно как обдолбанный ходит. Староста вроде.
— Ну, ну. Видел такого вроде.
— Вот у него поселился. Народ ржет, говорит, это первый сосед, который с ним жить сможет.
— Прико-ольно. О, блин, таракан!
— Где?
— Да вот, прямо перед тобой, на стене!
Таракан замер, почувствовав нездоровое внимание к своей персоне, пошевелил настороженно усами и быстро-быстро засеменил вверх по стене. Однако далеко убежать ему не удалось: звонкий хлопок тапка навсегда прервал его жизненный путь.
— Вот так. А то расплодились, гады, лезут и лезут.
— И не говори. Хлеб нарезал? Давай сюда, на стол накрывать будем.
— Ага. Слушай, я только сейчас понял.
— Что?
— Они же прям как эти, ну, как монстры.
— Кто?
— Тараканы! Точнее, это монстры как они. Лезут изо всех щелей, из подвалов, чердаков. По стенам тоже ходят. Всех раздражают. Ну натурально же как тараканы!
— Тоха, ты в своем уме?
— Еще в каком! Нет, ты погоди, не перебивай, у меня мысль пошла. Помнишь, в прошлом году в столовой под нами ремонт делали?
— Это когда мы еще так краски надышались, что чуть приход не словили?
— Ага. Вспомни, как тогда к нам тараканы ломанулись, толпами! Не успевали бить. И до сих пор еще лезут.
— Ну и к чему ты это?
— А откуда, по-твоему, к нам лезут монстры?
— Без понятия.
— А я тебе скажу, откуда. Оттуда!
Тоха постучал ногой по полу, попутно чуть не опрокинув шаткий колченогий стол.
— Осторожней! Из подвала, что ли? Тоже мне новость.
— Да какой подвал! Какой подвал? Я тебе о другом говорю. Они к нам лезут оттуда, где только монстры и живут. Ад, знаешь такое место?
— По-моему, ты бредишь.
— А, по-моему, это ты не догоняешь. Ну где еще могли жить существа, которые так выглядят? Ты посмотри на него, он же будто из фильма ужасов вышел. Пусть не ад, ладно, если тебе не нравится. Значит, параллельный мир, где живет всякая нечисть вроде их.
— Что-то я вообще не улавливаю, к чему ты ведешь.
— Тараканы наползли, когда в столовой стало невыносимо жить. Ты представляешь, что сейчас должно твориться в аду, если эти черти оттуда бегут к нам?
***
Одним из основных вопросов было, конечно, откуда они берутся. Но наука на это, к сожалению, так и не смогла дать внятного ответа. Наука вообще постаралась откреститься от этой насмешки всему мирозданию, потому что изучать их в рамках традиционных законов физики было совершенно невозможно. Доподлинно было известно одно: они приходят ночью. Приползают, карабкаются, залезают через окна и люки. Откуда — никому не известно. За ними следили, на них вешали датчики, устанавливали видеокамеры, но все было бесполезно. Невозможно оцепить видеокамерами весь город, даже какой-нибудь небольшой, каждый его уголок, каждый подвал и чердак. Именно оттуда они и появлялись. Не то насмехаясь, не то охраняя эту часть своей жизни, они всегда приходили оттуда, где их никто не мог засечь. Одной из наиболее популярных теорий стало предположение о том, что они пролезают в щель между нашей реальностью и тем миром, откуда сами родом. Другим, не менее популярным вариантом было самозарождение монстров прямиком из темноты. Дескать, был какой-то мужик, который видел, как в подвале стали сгущаться тени, сгущались-сгущались и превратились в итоге в монстра. Правда, мужик этот был весьма пьян, да и на трезвую голову слыл известным выдумщиком, но все же совсем сбрасывать со счетов его историю не стоило.
Другим немаловажным вопросом было то, как с ними бороться. В том, что это необходимо, не было никаких сомнений: сам вид этих тварей как бы говорил: мы не пришли с миром. Как и когда они нападут, никто не знал, но почти каждый был уверен, что нападение — это просто вопрос времени. Поэтому о безопасности стоило подумать заранее. И вот тут-то дела складывались не лучшим образом.
Их нельзя было убить — это уже выяснили.
С ними нельзя было договориться. Они на все попытки переговоров смотрели с одинаковым безразличием. Неизвестно, понимали они людей или нет, но если и да, то не желали этого демонстрировать. В общем и целом, любой, кто хоть раз имел дело с людьми, мог их в этом понять.
Монстров нельзя было увести силой. По крайней мере, поначалу. Людей они раскидывали, как игрушки, без агрессии, впрочем, исключительно отбиваясь. Цепи рвали, на дротики со снотворным не обращали внимание, и даже кевларовая сеть не могла их удержать.
Они приходили из ниоткуда, когда хотели и куда хотели, и никто не мог им в этом помешать.
Как ни крути, а счет складывался не в пользу людей.
Но самым, пожалуй, популярным вопросом, которым задавались все, от телеведущих на экране до пользователей Сети и простых кухонных обывателей, был вопрос: зачем они приходят? Чего они хотят?
Ответов была масса, от не очень оптимистичных до откровенно антиутопических. Наибольшей популярностью пользовалось несколько теорий.
Согласно одной из них, монстры пришли в наш мир, чтобы занять его. Куда в этом случае предлагалось идти людям, оставалось загадкой. Те, кто поддерживал эту теорию, считали, что рано или поздно монстров станет так много, что они просто вытеснят человечество из наземного мира куда-нибудь в катакомбы и подвалы. В этих рассуждениях было рациональное зерно, потому что одна только официальная статистика утверждала, что всего через полгода после начала этих событий как минимум один монстр проживал в каждой четвертой семье и каждом втором общественном здании. Неофициальная статистика, как ей и полагалось, была еще более неумолимой.
Другая популярная теория гласила, что монстры — предвестники конца света. В Библии, правда, это выглядело иначе, да и Коран с этим был не очень согласен, но кого волновали такие частности? Религиозные книги — это все же о теории, а монстры вот они, живые, осязаемые — самая что ни на есть практика. Поэтому не стоит удивляться, что многие последователи этой теории предпочли закончить мирские дела раньше, чем они закончатся Страшным Судом или чем похуже. Количество самоубийств стремительно росло, и это не могло не остаться незамеченным.
Но были и те, кто видел в монстрах посланников божьих и защитников людских. В действительности это было довольно сложно, учитывая их внешний вид и образ жизни, но человеческая психика порой являет собой весьма занятный сосуд, который способен наполняться самыми безумными идеями.
Было еще много разных идей, безумных, странных, откровенно страшных: порождения наших сознаний и ночных кошмаров, жертвы генетических экспериментов правительства (разумеется, тщательно скрываемых на протяжении многих лет), инопланетный десант, новая ветвь эволюции… но какая, в сущности, разница?
Монстры просто были, и с этим предстояло как-то жить.
***
Дед Пафнутий жил далеко за рекой, в стороне от всех: не то сычом, не то отшельником. Время от времени правнучка приходила к нему проведать, узнать, жив ли, не растерял ли последнее здоровье. Но в последнее время дед Пафнутий видел ее все реже: то ли новый мост тому виной был, то ли перемены в личной жизни правнучки, но про дедушку она то и дело забывала. Новый мост возвели прошлой весной, аккурат после половодья, когда вышедшая из берегов река смела старый дощатый мост, который еще прадеда самого Пафнутия помнил. И все бы не беда, кабы не стоял новый мост гораздо дальше, чем прежний. Там теперь новая дорога проходила, широкая, хоженая, наезженная, переправа в этом месте была как нельзя кстати. А что до старой, заросшей травой по пояс тропинки, что вела к дому деда Пафнутия, так кому до нее было дело, кроме родных его да близких? Раз в месяц пройдет по ней кто-нибудь — и то хорошо. Теперь же и того реже кто-то ходил, неудобно стало, далеко от моста. Вот и внучке поди неохота каждый раз такой крюк делать. Что же до личной жизни ее, о том дед знал мало, лишь то, что она сама рассказывала: объявился, мол, молодой человек, хороший да веселый, из соседней деревни. В любви признается, замуж зовет. Но то было почти два месяца назад, кто знает, что могло поменяться за это время в наш быстротечный век? Вот и дед Пафнутий старался особо ни о чем не загадывать заранее. Жил себе и жил на отшибе, в тишине и глуши, и очень удивился, проснувшись однажды ночью и услышав, как скрипнуло окно на кухне.
На самом деле кухню от комнаты отделяла лишь тонкая стенка, так что слышно все было отлично, как будто совсем рядом с ним кто-то стучит рукой по стеклу, а потом резко дергает оконную ручку. Конечно, окна в доме были уже старыми — нет, прадеда Пафнутия они не помнили, но сам он отнюдь не был их ровесником. И тем не менее он прекрасно знал, как могут скрипеть створки от сильного ветра или просто от времени, а как не могут, даже если петли совсем в труху проржавеют. Дед Пафнутий хотел было задуматься, не приснилось ли ему все это, но скрип повторился, потом еще раз и еще — уже настойчивее, будто изо всех сил вырывают створки окна, обе сразу, того и гляди стекла посыплются. Этого уж допустить точно нельзя было: воры или не воры, а дом без стекол в холодные дни не протопишь, и коли ждать, когда кто-нибудь поможет новые вставить, там и помереть быстрее. Вздыхая про себя на нерадивых грабителей (кто в самом деле в здравом уме полезет в покосившийся дом на отшибе, что здесь брать, сами подумайте?), дед Пафнутий встал и торопливо прошаркал на кухню, да так и замер, не дойдя до окна. Снаружи на него смотрело лицо, страшное, будто сама смерть за ним пришла. Будь дед Пафнутий помоложе, тут бы ему и конец пришел. Но возраст берет свое: трудно испугать до смерти человека, которому уже нечего бояться. Дед Пафнутий повидал на своем веку столько, что видение жуткого черта за окном хоть и не оставило его равнодушным, но и за сердце хвататься не заставило. Некоторое время они с чертом играли в гляделки, но черт сдался первым — очевидно, был моложе и менее опытен — и вернулся к открыванию окна. Дед Пафнутий смекнул, что если пустить черта в дом, случиться может что угодно, а если не пустить, то он останется без стекол, а возможно, и без окна — рама уже начала проигрывать в неравной схватке, по дереву пошли первые трещины. Выбор был довольно очевиден, поэтому дед Пафнутий все же поднял щеколду, такую же старую и скрипучую, как и все в доме, и отошел в сторону. Черт посмотрел на него внимательным черным глазом (второй заслоняла створка) и быстро перелез через подоконник, но не рухнул на пол, а зацепился своими жуткими вывернутыми лапами за стену и быстро пополз к потолку, где и замер наконец, как паук, повиснув вниз головой.
Ночь шла тяжело. Дед Пафнутий сидел за столом, то и дело клевал носом, но не мог заставить себя пойти в комнату, пока здесь, на кухне — на его кухне! — был этот. Дед Пафнутий про себя называл его чертом лысым, хотя, конечно, никаким чертом он не был, но зато лыс был основательно. «Гол как коленка» — как говаривала Матрена, покойная жена Пафнутия. И все же слово «черт» деду нравилось, им удобно было ругаться, оно было коротким и емким. Дед Пафнутий был старым, проверенным жизнь коммунистом и, конечно, ни в каких чертей из преисподней не верил, однако же в окно то и дело поглядывал, ну когда там уже рассвет? Но утро все равно подкралось незаметно: никаких петухов в округе, конечно, не было, а до деревни было слишком далеко, поэтому солнце показалось за горизонтом неохотно и в абсолютной тишине, когда дед Пафнутий только-только вновь задремал над кухонным столом. Проснулся он, когда вовсю уже рассвело, и первым, что он увидел, были два внимательных черных глаза. И рот, при свете дня еще более уродливый. И все это на абсолютно синем, будто краской разрисованном, лице.
Дед Пафнутий вздохнул, но даже как-то приободрился: значит, не нечисть, не черт из преисподней. Эти, известное дело, дневного света боятся. А он знай себе висит. Значит, тварь материальная, возможно, даже разумная. Это принять гораздо проще. Тварь меж тем склонила голову набок и медленно облизнулась.
«Есть хочет» — понял дед Пафнутий. И тут уже были варианты. Ежели тварь его есть хочет, то почему не нападает? Ждет, когда спиной повернется? Удобный момент выбирает? Навряд ли. Он старый и немощный, его одной рукой перебить, даже такой худой, как эта — нечего делать. А если не человечины хочет, тогда чего? Открыл дед Пафнутий старый дребезжащий холодильник и выставил на стол молоко в стакане, вчерашний отварной картофель и нарезанный ломтями огурец с солью. Добавил к этому краюху хлеба и, подумав, головку чеснока. Не то, чтобы он верил во все эти сказки, но попробовать стоило.
Черт перебрался на стену поближе к столу и вытянул длинную шею. Потом открыл рот — дед Пафнутий только охнул изумленно, где это видано, чтобы живое существо так голову назад откидывало, словно игрушка на шарнирах? — и длинным языком слизал со стола хлеб. Следом опустошил миску с огурцом, закусил чесноком, фыркнул на картофель и вернулся обратно под потолок. Первый контакт можно было считать успешно завершенным. Дед Пафнутий молча убрал со стола, погрозил напоследок черту пальцем и вернулся к себе в комнату — досыпать. Посреди белого дня соседство его уже не особо тревожило. Дед Пафнутий не любил и справедливо сторонился всего неизвестного, но уж коли ты знаешь, что перед тобой тварь живая, обычной едой питающаяся, то чего тут бояться?
Так и потянулись дни за днями. Деду Пафнутию даже нравился его новый сосед, хоть он этого, конечно, и не показывал. Но сидел по вечерам с ним на кухне до самой темноты, читал вслух книги — сто лет к ним не притрагивался, — рассказывал о своей жизни. Пожалуй, черт был самым благодарным слушателем за всю его жизнь, внимательным, молчаливым, тактичным. И вроде даже мелькало в его маслянистых глазах порой что-то, что при должном уровне фантазии можно было принять за эмоции, сочувствие или веселье — тут уже по ситуации. Но были, конечно, и слабые стороны в их соседстве: ел черт лысый как не в себя, за что дед Пафнутий на него ворчал и называл нахлебником. Правда, лишь до тех пор, пока однажды не обнаружил утром на столе двух мертвых кур. Где черт их взял — а черт его знает, своей-то живности у Пафнутия давным-давно не было, считай, как умерла Матрена четыре года назад, так и не стало у них хозяйства окромя огорода. Зимой, конечно, тяжеловато было, но ничего, с людской помощью зимовал потихоньку. А теперь вот эти куры. Наверняка ж украл у кого-то, бессовестный, извиниться бы надо. Да только перед кем, куда идти, кому пропажу возвращать? Повздыхал-повздыхал Пафнутий да и махнул рукой. Кур все равно не вернешь и хозяина уже не сыщешь, так чего горевать? В этот вечер ужин у них был королевский. И в следующий, и в последующий, потому что стал с тех пор черт регулярно таскать ему то кур, то рыбу, а то один раз целую свиную ногу приволок. Овощи только не приносил и фрукты, ну да не беда, этого и на огороде помаленьку поднабрать можно было. А картошки черт вообще побаивался, неизвестно почему, ее дед в одиночку ел под недовольное ворчание с потолка.
Хорошо они жили вдвоем, не скучно. Дед Пафнутий успел изучить повадки черта и совсем не боялся, когда тот, например, начинал чесать ухо ногой, прямо на потолке, где проводил большую честь времени. Дед Пафнутий пытался привить ему хорошие манеры, но безрезультатно. Тварь глупая, бессловесная, что с него взять? Зато он умел предсказывать дождь и первым полз по стене закрывать окна. И ветер, и внезапный град посреди лета. Он всегда сначала замирал, будто слушал что-то далеко-далеко, а потом захлопывал скрипящие створки — дед Пафнутий их, конечно, подлатал с той ночи, но временами они еще проседали.
Вот и в этот раз черт вдруг замер посреди их разговора, в котором исполнял роль молчаливого собеседника, прислушался, вытягивая шею, и быстро-быстро полез к окну. Только закрыл он его в этот раз не изнутри, а снаружи — выбрался из дому, чего с ним отродясь никогда не случалось (по крайней мере, пока это мог увидеть дед Пафнутий), плотно захлопнул створки и крепко ударил по ним пару раз — для надежности. Дед Пафнутий хотел было спросить, в чем дело, но осекся, увидев, как по старенькой, заросшей травой по пояс тропинке к дому едет вереница автомобилей, ощетинившаяся стволами, словно военная техника.
Очевидцы потом утверждали, это был первый случай, когда монстр сам добровольно покинул место своего «гнездования». По протоколу, конечно, следовало допросить старика, у которого он обитал, но сделать это никто так и не решился, настолько страшен был вид монстра, который полз по земле, извиваясь всем телом, словно ящерица, пока наконец не добрался до центра колонны, где исчез в бронированном кузове, который предусмотрительно открыли двое людей с оружием. Так и уехали в молчании, зная, что им все равно никто не поверит. А дед Пафнутий сел у закрытого окна и заплакал.
***
— Я все понимаю, но — паутина?
Монстр на потолке не шелохнулся, даже глазом не повел, будто и не слышал его, но Макс знал — он слышал. И понимал. К этому выводу он пришел давно, примерно тогда же, когда понял, монстр не голоден. Он питается исключительно из вежливости.
— Чего вы этим хотите добиться, вот ты мне скажи?
Монстр молчал. Макс вздохнул.
— Вы только еще больше все запутаете.
Усмехнувшись невольному каламбуру, он наконец в последний раз протер оконное стекло, отошел и окинул результат своих трудов придирчивым взглядом. Ни намека на паутину. Ну что ж, значит, есть шанс, что еще один день они переживут.
Когда правительство приняло поправки к законодательству, переводящие «укрывание существ инородного происхождения» из административных нарушений в уголовные, Макс, как и многие его сверстники, негодовал. Ни единой причины для этого, по их мнению, не было. Монстры не нападали, не проявляли агрессии и тем не менее очень быстро оказались вне закона. Все было проведено так быстро, что никто толком опомниться не успел: сначала граждан попросили уведомлять правительство о появлении в их квартире или офисе монстра. Просто уведомлять, для отчета. Настроили везде этих пунктов переписи, каждому присвоили индивидуальный номер, пометили клеймом — к чести монстров надо сказать, они и это выдержали абсолютно спокойно. Прошло совсем немного времени, и просьбы об уведомлении стали более настойчивыми, подкрепляемыми новыми поправками в конституции. Не успел уведомить в трехдневный срок — будь добр выплатить штраф. Но и штрафов оказалось мало. Теперь за укрывание у себя неучтенного монстра можно было загреметь на год или два. Были даже прецеденты, Макс читал в Интернете.
Конечно, он пытался бороться с системой как мог. Ходил на митинги, подписывал петиции, только все без толку. И тем не менее он сразу твердо решил, что своего монстра ни за что им не отдаст. Да и как он мог? Вот этого — который смотрит на него с потолка внимательными черными глазами? Вот этого — которого он кормил чуть ли не с рук? Который из всех квартир выбрал именно его, Макса, квартиру? Нет, этот вопрос даже не обсуждался. Макс жил один, с соседями общался мало, друзей домой не водил. Сдать его было просто некому, поэтому был крохотный шанс, что им удастся пересидеть. А там, глядишь, что-нибудь да наладится, хотя веры в это оставалось немного: все больше стран одна за другой подписывали чудовищные поправки к законам. Уже начали совместное строительство первого бункера-заповедника, а по факту — бессрочной тюрьмы для монстров. Правительство все же нашло способ вывозить их из зданий, пусть не без потерь, не без проблем, с развороченными стенами, порой оставляя помещение в совершенно непригодном для жизни состоянии — но как бы то ни было, монстров помещали в непробиваемые металлические капсулы из особо стойкого сплава, забирали на бронированных машинах и увозили. Никто не знал толком, куда. Возможно, в тот самый бункер у границы или в закрытые институты — ученые небось только рады были такому количеству совершенно бесконфликтных подопытных, которых не надо фиксировать и усыплять. Макс видел эти грузовики на улице почти каждый день, а порой даже чаще, и каждый раз вздрагивал, представляя, как однажды в таком увезут и его монстра. А ведь он даже не дал ему имени. Не по каким-то особым соображениям, просто обычные человеческие имена монстрам совершенно не шли. Не будешь же называть монстра, скажем, Геннадием или Романом? Имя Васисуалий тоже не очень подходило. Одно время Максу нравилось называть монстра Платоном, но в конечном счете он решил, что это слишком кощунственно по отношению к давно умершему философу. Так и продолжил монстр ходить безымянным.
А потом появилась паутина. Не сразу, так, что поначалу ее попросту не замечали. Тут нитка, там клубок. Пролетело в воздухе невесомое что-то, толком и не разглядишь. Но со временем ее становилось все больше, и правительство снова забило тревогу: она оплетала город, медленно, но упорно. Ее срывали, она появлялась вновь. Налипала на стены и окна, оплетала ручки дверей, свисала между домами и поднималась в воздух при любом сильном порыве ветра, превращая город в поле белых одуванчиков. Максу нравилось смотреть на это из окна. Он знал: паутину выпускают монстры. Именно так, выпускают, а не плетут, как пауки. Просто открывают свою пасть и плюются длинными липкими нитями, которым тут же сплетаются между собой, мерзко, между прочим, и противно. Макс просил только, чтобы его монстр по возможности оставлял паутину при себе, и уж точно ни в коем случае не плевался ею в окно. Но монстр был или очень глупым, или очень упрямым, потому что однажды утром Макс обнаружил, что все его окно залеплено изнутри.
— Знаешь, я тут слышал вчера, в Твери собирается группа сопротивления. Далековато, конечно, но если будет нужно, мы доберемся. Они планируют вывезти вас из страны, говорят, есть надежный канал. Где-то в Африке готовят резервацию… Не знаю, чем это отличается от тюрьмы, но, наверное, там будет лучше.
Монстр высунул длинный язык и медленно облизал синий затылок. Макс лишь нервно дернул плечом: с этой его привычкой он уже смирился. Почти.
— И зачем я все это тебе рассказываю? Ты же все равно меня не слушаешь. Окно вон заляпал, а ведь я просил.
Под ногами подозрительно хлюпнуло. Макс перевел взгляд на пол. На полу была огромная лужа. Он, конечно, был неважным мойщиком окон, но не до такой степени, чтобы залить половину кухни.
Макс посмотрел на монстра. Тот таращился на него тупым рыбьим взглядом, словно не понимая, в чем дело, но зубастая пасть его, казалось, едва заметно подергивалась. Смеется? Насмехается? Ухмыляется?
Макс вновь подошел к окну и взял в руки ведро, некогда полное воды: теперь в нем плескалось лишь на дне. Хорошее, жестяное ведро, пережившее страну советов, девяностые и его студенческие попойки, выглядело так, будто было сделано из картона, разваливаясь на части прямо у него в руках.
— Что за чертовщина? — пробормотал Макс, а потом медленно начал осознавать.
— Это же ты, да? Ты и твоя паутина! Я ведь ее сюда смыл всю без остатка, а теперь у меня нет ведра и полная кухня воды!
Монстр, конечно, не отвечал, но ухмылка на его морде стала казаться еще более отчетливой, если, конечно, это не было игрой света и тени.
Макс прижался к оконному стеклу. Его колотило. За окном город постепенно просыпался, и в рассветных лучах можно было поискать отличия между тем, что было вчера и что стало сегодня. Вот большой рекламный щит, вчера еще возвышавшийся над трассой, сегодня грудой обломков перегородил проезд. Новый совсем был, полгода назад поставили. А вот качели, горка и турник во дворе, вернее, то, что от них осталось. Телевизионные антенны. Автомобили. Водостоки. Макс скорее вспоминал, чем узнавал их.
Но паутина появилась уже пару недель как, так почему же именно сегодня? Ответ пришел сам собой: дождь. Макс чувствовал себя так, словно решал сложный ребус, и он вдруг начал складываться. Дождь, вода, катализатор. Металл, капсулы, заповедник. Все сходилось один к одному.
— Вот, значит, как, — выдохнул он, отходя от окна, а потом расхохотался. С души словно камень свалился. — Значит, прорвемся? Прорвемся же, точно тебе говорю!
Монстр на потолке почти улыбался. Совсем чуть-чуть.